Модные слова и сленг молодёжи от 60 до 90-х годов: от фарцы до кипеша
Сленг — это не просто «модные словечки». Это запах времени, интонация компании, пароль в «своих» дворах. Сегодня одни «ловят вайб», «флексят» и «роняют душнил», вчера другие «по-быстрому» забегали «на вписку» и «поднимали кипеш». Давайте пройдёмся по трём десятилетиям — без скучных списков, а живьём, с уличными сценками, чтобы слова сами легли на язык.
Шестидесятые–ранние семидесятые: блеск «котлов» и шёпот «шнурков в стакане»
Двор пахнет квасом, на лавке щёлкают семечки, а любой удачный «прикид» виден за квартал. Передний ряд местных модников — парни в узких брюках и «шапках-петушках», девчонки в плащах-«балонах». На запястьях — гордость поколения: котлы (наручные часы). У кого стрелки потолще — тот щеголь. На ногах — шузы (обувь), и, если повезло, не советские, а с «историей» — их «достали» через фарцу (заграничный дефицит, купленный с рук).
Девчонки примеряют «синие тени» и тушь-расчёску, и подружка шепчет: «Не переборщи, а то штукатурка поплывёт». На танцах у ДК музыку ставят с бобинника, и если вдруг в подъезде слышится встревоженное «Шнурки в стакане!», все понимают: родители вернулись, рассаживаемся прилично, разговор «про жизнь» — потом.
Деньги тогда чаще называли по-доброму — мани. Не «лавэ» ещё: заграница звучала как детская мечта, а не как инструкция к действию. И во всём чувствовалось лёгкое позёрство — желание казаться «как в журнале», не имея ни журнала, ни полок в магазинах.
Поздние семидесятые: рок на кухне и тонкий юмор как броня
У подъезда — компания «длинноволосых». Про волосы говорят просто: хаер. Девчонка — не «краш», а герла, неофициальная королева двора. Внешность теперь не «лица», а фейс, и прикид важнее марки — умеешь сочетать, уже модник.
Говорить друг с другом учатся иронично. Надо тонко осадить — «не стебись», то есть не издеваться. Страшновато идти в «правильный» двор — «чего-то стремаюсь». А если нарисовался тип с «дефицитом», его за глаза могут окрестить утюгом — мол, тот ещё фарцовщик, разглаживает нужные связи и товары.
Репетиции самодельных групп — в гаражах и на кухнях. Ходят слушать песни «для своих», ещё не зная слова «андеграунд». А самый главный комплимент после удачного вечера звучит просто: «Было отпад». Тон эпохи — ироничный, пружинистый; сленг — мягкая защита от официоза.
Восьмидесятые: квартирники, «махач на дискаче» и первые взрослые правила
Гласность открыла форточку — и пошёл сквозняк. На стенах — плакаты, в комнатах — гитары и свечи. Домашние концерты зовут коротко, по-своему: квартирники. На таких вечерах «зырят» (смотрят) не только на музыкантов, но и друг на друга: кто во что одет, кто с кем пришёл, кто «ездит по ушам» — то есть долго и вязко говорит, не всегда по делу.
Драться тоже умеют — увы, это часть жизни. Фраза «махач на дискаче» звучит почти как жанр вечера: потанцевали, сцепились, разняли. Если конфликт валится к тебе в руки, кто-то обязательно рявкнет: «Клешни (или грабли) убери!» — то есть не распускай руки. «На репу» (голову) тоже прилетает, если не умеешь держать границы.
Чем дальше в ночь, тем актуальнее вопрос: где ночевать? Ответ — «вписать». Это не про юридические бумаги, это про гостеприимство: пустить к себе, «вписать» в пространство. Туалет в электричке — тубзик (или «тульзик»), слово смешное, но удобное, когда нужно срочно объясниться.
Параллельно появляется и слово, пришедшее из тогда ещё полутёмного бизнеса: крышевать — «прикрывать» за деньги. Слова становятся жёстче — жизнь тоже.
Девяностые: «лавэ», «кипеш», «по-бырому» — язык скорости и риска
Страна резко повернула, и речь стала короче, брутальнее, местами грубее. Дом — это хата, парень — просто чел, девушка — чикса (да, слово не из нежных). Деньги превращаются из «мани» в лавэ — звонкое, подзадоренное выражение новой экономики. Хорошо, когда «ништяк», отлично — когда «улётно». А если «тормоз», значит, «долго запрягаешь».
Скорость — ключевой вкус десятилетия. «Сделай по-бырому», «давай реально», «в натуре говорю» — как будто ускорительными частицами подпирают каждую фразу. Торговля — у ларьков и на рынках. Там же все, кто «дерябнул» (выпил) и на ходу «бодяжит» коктейли сомнительной крепости: вчера ещё не знали слова «бурбон», а сегодня учатся различать «бурду» — плохой алкоголь.
Вечеринки переезжают из ДК и «электронов» в подворотни и арендованные подвалы. Музыка громкая, споры горячие, и если вдруг начинается суета-метель, говорят, что кто-то «поднял кипеш». Само слово звучит, как барабанная дробь — подходит для эпохи, где сводка новостей похожа на блокбастер.
И да: «харэ» — универсальная стоп-кнопка эпохи. Означает всё сразу: хватит, остынь, притормози. На язык это «харэ» ложится так же легко, как на улицу ложились первые ковры из «пиратских» дисков.
Что слышно сквозь годы
Если развернуть все эти десятилетия на одном монтажном столе, услышите удивительную закономерность. Слова меняются — задачи остаются. Надо обозначить «своих» — появляются «герлы», «чиксы» и «челы». Надо оценить внешность — «фейс» и «прикид» сменяются «луками» и «дрипом». Надо быстро договориться — «по-бырому» превращается в «щас засекаю», а «кипеш» — в «движ». Надо обсудить деньги — «мани» → «лавэ» → «кэш». Даже ругательная нежность стабильна: у всякой эпохи есть свой «тормоз» и свой «душнила».
Почему это важно? Потому что сленг — отличный барометр. Он показывает, чем живут подростки, чего они боятся, чем гордятся. Шестидесятые заботились о «котлах» и «шузах» — хотелось блеска среди дефицита. Семидесятые учились не стрематься и не стебаться — тренировали иронию. Восьмидесятые открывали двери — отсюда «квартирники» и «вписки». Девяностые выживали и рисковали — потому «лавэ», «кипеш», «по-бырому».
И ещё одно: почти каждое «устаревшее» слово иногда возвращается. Сегодня вдруг снова говорят «ништяк» — уже с улыбкой. «Зырить» живёт в мемах, «вписка» никуда не делась (разве что стала организованнее), а «шнурки в стакане» — это вечная метафора неожиданного финала тусовки, только сейчас её заменяет короткое «родоки дома».
Комментариев нет